Призрак бродит по Бас-Лагу. Среди людей и переделенных, среди водяных и кактов, среди трудового народа и творческой богемы Нью-Кробюзона зреет недовольство его правителями и в воздухе витают идеи грандиозной социальной Переделки.

«Железный совет» — роман, замыкающий нью-кробюзонскую трилогию британца Чайны Мьевиля, и одновременно самое идейное, точнее даже — идеологическое, произведение автора, известного левыми политическими взглядами.

Думается, в революционном лихолетье из товарища Мьевиля вышел бы прекрасный агитатор. Впрочем, и на ниве писательства он не затерялся, обретя славу одного из самых ярких и «странных» (по названию литературной группы — new weird) авторов.

Между «Крысиным королем» — дебютом Мьевиля и его «Железным советом» не просто большая дистанция. В известном смысле они являются изоморфными романами, сохраняющими систему координат, которая определяют ландшафт повествования. При этом сами координаты изменяют свое значение на едва ли не противоположное. И библиография Мьевиля отражает и демонстрирует историю этих преобразований.

В первом романе сказочные, персонажи попадают в современный Лондон, а уже в последующих книгах люди становятся частью в мифическом пространстве Нью-Кробюзона (позднее схожая инверсия будет ярко выражена в романе The City & the City («Город и Город», 2009) и особенно в подростковой книге «Нон Лон Дон»).

Индивидуализм, основанный на мыслях и переживаниях главного героя «Крысиного короля», который, как можно предположить по распространенному среди молодых авторов поветрию, является альтер эго самого Мьевиля, в последующих книгах рассыпается на поступки и слова многих персонажей, пусть и говорящих обычно в унисон. И в этой многоголосице с каждой книгой все отчетливее слышно ее социальное звучание, которое достигает своего максимума в «Железном совете».

Политизированные высказывания в жанре фэнтези не так часты, как, скажем, в новой космоопере, давно превратившей космические просторы в арену, на которой «звездные войны» ведут сторонники правых и левых политических убеждений.

Однако, отсутствие четко артикулированных высказываний, как заметил однажды в интервью Чайна Мьевиль, не означает отсутствие позиции. Писатель прав: книга немыслима вне общественного, социального измерения. Как немыслима она без читателя, а читатель – вне общества. «Железный совет» с такой точки зрения является не вызовом закостеневшему в феодализме жанру, а ответом на его пренебрежение социальными реалиями. Роман вообще дает прикурить инфантильным эскапистам, перенося в фэнтези славные традиции Эптона Синклера и других «разгребателей грязи» (кстати, «Спрут» Фрэнка Норриса был посвящен разоблачениям злоупотреблений и преступлений крупных железнодорожных компаний) из Соединенных Штатов начала двадцатого века. И совсем уж страшно представить даже, как социалист Мьевиль «переделал» бы Айн Рэнд и ее «расправляющих плечи атлантов», окажись они в его власти.

Книга содержит две параллельно развивающиеся линии: историю легендарного «Железного совета» и описание подпольной борьбы и революционного восстания в Нью-Кробюзоне. Сюжет бодро движется вперед по этими проложенными рельсами (заметим, что, как водится, эти прямые сблизятся у самого горизонта, но полностью так и не сольются).

Не будем заострять внимание читателя на персонажах книги. Давно подмечено, что действующие лица у Мьевиля схематичны и сводимы к функциям. Но зато какую причудливую и выразительную форму эти функции принимают! Например, загадочный революционер, бандит и террорист Торо, скрывающий под маской быка… Впрочем, последуем авторской воле и сохраним эту тайну для читателей романа.

Две обозначенные писателем темы: строительство железной дороги и революционное восстание – имеют явные прототипы в истории человечества. Речь идет, разумеется, о трансконтинентальной железной дороге, чье строительство было завершено в Соединенных Штатах во второй половине девятнадцатого века, и о русской революции семнадцатого года.

Первый сюжет, объединяющий Америку в прямом и переносном смысле и уже приобретший по месту происхождения почти мифологический статус, уже нашел отражение в мировой культуре. Этой теме посвящен, например, один из шедевров великого Серджио Леоне «Однажды на Диком Западе».

Второй стал одним из наиболее значительных событий в истории двадцатого века, и нам знаком намного лучше. Впрочем, не стоит недооценивать и знания Мьевиля. Убежденного социалиста, выносящего в эпиграф романа цитату из поэмы Велемира Хлебникова и высоко отзывающегося о трудах Александра Богданова, не уличить в поверхностном подходе к истории русской революции.

Писатель не скупится и щедро использует возможности переноса исторических реалий и исторических же моделей в романную действительность. Здесь и методы Трансконтинентального железнодорожного треста, и солдаты, возвращающиеся в Нью-Кробюзон, раздосадованные военными поражениями и выступающими против городских властей, и революционное подполье с нелегальной прессой и радикальными террористами.

Писатель почти и не скрывает этих призрачных и прозрачных аналогий, уподобляя романный Коллектив Коммуне, а Переделку – революции. Что невольно делает книгу развернутой иллюстрацией известных песенных строк о том, что «наш паровоз вперед летит, в коммуне остановка».

Заметим, что тема железной дороги вообще неожиданно тесно связана в культуре с революцией. Достаточно вспомнить Павку Корчагина и стоящий на запасном пути бронепоезд. Впрочем, для Мьевиля более вероятным прообразом «Железного совета» стал так называемый «поезд Троцкого», в котором председатель Реввоенсовета провел больше двух с половиной лет жизни, проделав путь свыше ста тысяч километров.

Фактически, весь роман построен на опрокидывании в вымышленный мир реалий прошлого и проблем современности. В художественном отношении «Железный совет» уступает другим романам трилогии. Такова уступка, сделанная автором в пользу идеологического содержания книги. Собственно именно идеология является ее, книги, смысловым центром, что наглядно демонстрирует финал, в котором легендарная железнодорожная коммуна «Железный совет», не потерпевшая победы и не принесшая поражения, осталась символом, который каждый волен трактовать по-своему.